Понедельник, 23 сентября 1974
Две ночи подряд – сны о Солженицыне. С какой-то почти болезненной любовью к нему, радостью общения с ним, ощущением невероятной близости. И он – радостно светящийся, и светящийся радостью.
Начало "осени первоначальной" … Вчера днем поездка к Ане. Горы, леса, залитые уже осенним солнцем, совсем живые в этой удивительной прозрачности сентябрьского солнца…
В связи с этим (а также и новым курсом) – мысли о смерти. В ужасе перед смертью одно из самых сильных чувств – это жалость покидать этот мир: le doux royaume de la terre (Bernanos) , то, что так сильно чувствовал тоже Mauriac. Однако что если le doux royaume de la terre: это открытое, светлое небо, эти залитые солнцем горы и леса, эта безмолвная хвала красок, красоты, света, – что если все это и есть, в конечном итоге, не что иное, как единственное явление нам того, что за смертью? Окно в вечность? "Да, но вот того – единственного, неповторимого, серенького денька и в сумерках его вдруг вспыхнувших огней – того, что так мучительно помнит душа, его-то нет, не вернуть…" Но душа-то потому и помнит, что этот "денек" явил ей вечность. Что не его я буду помнить в вечности, а сам он был "прорывом" в нее, неким – наперед – "воспоминанием" о ней, о Боге, о жизни нестареющей…
Все это так или иначе было сказано тысячу раз. Но вот когда входит в душу и становится опытом – откуда, почему? – такой покой, такая радость, такое растворение страха, печали уныния? И одно желание: пронести это чувство нерасплесканным, не дать ему засохнуть, выдохнуться в суете. Почти (но только почти, увы) начинаешь слышать : "Для меня жизнь – Христос и смерть – приобретение…" . Как же жить? Собирать жизнь для вечности, и это значит – всем жить как вечным. Сеять в тлении, дабы потом восстала она в нетлении . Но можно в жизни собирать и смерть… Жить – "похотью плоти, похотью очей и гордостью житейской" (уже мучение, уже смерть). Покоряться суете (опустошение души, смерть), служить идолам (тупик, смерть).
"Сладостное царство земли" (Бернанос) (фр.).