20 [ноября]. Около 6 ч. неожиданно пришла Капитанова. Несмотря на разрыв со мною, она сказала мне, что сегодня ее вызывали в ГПУ. Там ей объявили, что относительно нее есть донесение, что она делает детские порнографические картинки — дарит и продает их. Также спросили, в каких теософских обществах она состоит членом. Оба эти обвинения она отвергла. Она заявила, что работала под моим руководством, что вещи ее были на выставках. Она просила показать ей донос и получила отказ. Следователь, т. Лонгиш дал ей 20 м. на размышление, после чего она снова отвергла обвинения. Она дала мне понять, не договаривая, а я расспрашивать не люблю, что мне, очевидно, тоже придется побывать на Гороховой. Я ответил, что пойду туда с радостью, коли придется. Потом она стала спрашивать меня — кто мог донести на нее, и сказала, что подозревает Вахрамеева. Это удивило меня, я категорически заявил ей, что не считаю Вахрамеева способным на это. Я сказал ей, что, зная ее вещи, могу ручаться, что это недоразумение и плохого с собою оно ей не принесет.
По ее просьбе, равно считая это моим долгом, [сообщил] какие речи говорил мне о ней Вахрамеев после ее ухода из нашего коллектива. Она сказала, что все, сообщенное им мне, ложь целиком и полностью. «Родная жена, Борцова, называет этого человека подлецом и гадиной — женщина, прожившая с ним 10 лет», — сказала она. По ее словам, дело сводилось лишь к тому, что она, Капитанова, предложила Вахрамееву и Борцовой создать внутри коллектива рабочую бригаду под ее руководством. Она спросила меня, согласен ли я следить за ее картиной «Музыканты», но я отказался, сказав, что тому, с кем порвал идеологически, я профессиональных советов не даю. Я сказал ей, что уважаю ее как мастера, как и прежде, пожелал ей действительно искренне успеха, обнадежил, что дело с ГПУ наверное кончится в ее пользу, и мы расстались. По ее словам, Вахрамеев на ее квартире, в присутствии Береснева (кинорежиссера, ее друга) и т. Борцовой, заявил, что он, Вахрамеев, имеет свою идеологию Изо, свою школу, имеет ряд работ и учеников, что эта школа посерьезнее школы Филонова, и предложил им работать по его установке. Она назвала его затею идиотскою и высмеяла ее: «Валаамова ослица заговорила». Взбешенный, он ушел и возненавидел ее с тех пор. Она просидела у меня около 2 часов. Уходя, она извинялась предварительно за то, что из-за нее мне предстоят неприятности в ГПУ. Я ответил, что, зная ее, сердиться за это на нее не буду.
Свободное копирование
