4 ноября.
Ночью воспользовался тем, что дамы спали, и переменил белье, обмененное на большую плитку Cow's Milk Chocolate. С пяти до десяти утра простоял в бесконечной очереди за кипятком. В первый раз испытал это специально советское удовольствие и понимаю, что, стоя в очередях, можно потерять остатки терпения. Хлеба упорно нет. Солдаты нервничают и злятся, но особенно никто не протестует -- силой ведь никого на пароход не тянули. С утра "Херсон" осаждают "кардаши" на лодках, полных белого хлеба, громадных плиток шоколада, фруктов и других вкусных вещей. У большинства из нас, увы, только слюнки текут. Турки принимают лишь валюту и особенно охотно -- русские серебряные рубли.
-- Пакупай, пажалюста... шоколад... сардинка... русска водка...
День серенький. Константинополь из-за этого, вероятно, много проигрывает, но все-таки он замечательно красив. Прямо против парохода, но довольно далеко, -- Айя-София. Слева от нее целый лес воздушно-тонких минаретов. Около "Херсона" то и дело появляются моторные и обыкновенные лодки со "старыми эмигрантами" -- беженцами новороссийской эвакуации. Наша публика насмешливо кричит: "Привет спекулянтам!", но в общем настроение добродушное.
К вечеру бесконечные слухи концентрируются около отправления в Алжир. Я лично доволен -- солнечная, горячая страна, во всяком случае лучше всяких Лемносов, Кипра и других болотистых мест.
Поздно вечером на пароход привезли целую гору прекрасного белого хлеба и немедленно подкормили изголодавшуюся публику. Пришлось приблизительно по фунту хлеба на человека, и настроение сильно поднялось. Наш офицерский трюм удивительно неудачен по своему расположению -- весь день тянется бесконечная очередь, шум, крики, давка... Надо сказать, что офицеры изнервничались гораздо сильнее солдат.