После свидания с больным Ходько, проживавшим в одном местечке Каменец-Подольской губернии, я уехал в Киев.
По приезде туда начались мои нескончаемые скитания по чужим квартирам, которых, даже если б я и желал, не в состоянии теперь припомнить и половины. Я ночевал то у знакомых и приятелей, то у малознакомых, то наконец у совершенно незнакомых мне людей, куда приходил, по указанию, конечно, по вечерам, чтобы никто не видел, и никто не решался держать меня долгое время в своей квартире. Кто сам не испытал подобных скитаний, тому никогда не понять того тягостного чувства, которое при этом овладевает в конце концов человеком.
День за днем меняются дома, комнаты, лица с их дневными интересами. Сегодня слышишь об одном, завтра -- о другом, а там -- о третьем. И нет никакой логической связи, ничего общего между первым, вторым и третьим.
Возможности нет войти в интересы окружающей жизни, даже если бы и хотел, так как, в сущности, наблюдаешь лишь жалкие обрывки этой жизни. Сколько-нибудь систематическое чтение тоже невозможно: шляясь по чужим квартирам, приходится читать сегодня одно, а завтра другое, смотря по тому, Какая книга попадется в руки. И опять-таки очень часто нет ничего общего между вчерашним и сегодняшним чтением. Опять в результате ничтожные обрывки. И так с утра до вечера и с вечера до утра. Проходят дни, недели, а иногда месяцы. Точно "Вечный жид", блуждаешь из дома в дом. Надо обладать поистине железными нервами, чтобы все это переварить. Я помню, покойный Лермонтов (умерший в тюрьме) жаловался мне как-то, что у него появилась даже желтуха одно время от нелегальной жизни.
Фальшивый паспорт выводит из этого несносного положения просто и легко: по фальшивому паспорту нанимаешь квартиру и живешь в ней полным хозяином, как и прочие обыватели. К несчастью, в это время у меня не было фальшивого паспорта; сделать же сам я не мог, так как тогда еще не умел резать печатей; знал я только вытравливать чернила при помощи хлорной извести (у нас это называлось "мыть паспорта"). Но для этого надо было иметь какой-нибудь старый паспорт, а у меня не было никакого.
Мои собственные документы перед побегом за границу я передал Ходько, который отдал их тогда же на сохранение одному своему приятелю, жившему в Киеве. Теперь, решив ими воспользоваться, т. е. вымыть их и переделать на другую фамилию, я отправился к этому лицу. Явившись к нему, я не назвал себя сразу по фамилии, благодаря чему, может быть, у меня с ним произошел следующий курьезный разговор.
-- Ваш адрес дал мне Ходько, -- сказал я ему, чтобы внушить к себе доверие.
-- Ходько ведь за границей, -- заметил он.
-- Да, был за границей, но теперь он находится там-то -- Я назвал местечко, где жил Ходько. -- Будьте добры, передайте мне документы, оставленные у вас.
-- Какие документы?
-- Те, которые Ходько вам передал на сохранение перед своим от'ездом за границу.
Собеседник мой помолчал несколько мгновений, видимо, колеблясь, и потом заметил:
-- Если Ходько у меня что оставил, то пусть сам и возьмет.
-- Но Ходько это сделал по моей же просьбе; это мои собственные документы.
-- Ваши собственные?! -- воскликнул он с удивлением и окинул меня взглядом.
-- Ну да. -- И тут только я назвал себя.
Тогда он опять взглянул на меня, в этот раз уже совершенно нахально, и внезапно захохотал.
-- Потешный вы человек! Ха-ха! Вы, говорите, Мокриевич?! А я слыхал, что Мокриевич давным-давно за границей.
-- Действительно, вместе с Ходько я ездил за границу, но мы оба вернулись...
-- Знаете ли что, оставим лучше этот разговор,-- вдруг прервал он меня серьезно. -- Никаких документов у меня нет. Оставим этот странный разговор.
Так своих собственных документов я и не получил и принужден был уйти ни с чем.
Сноситься письменно с Ходько по этому вопросу мне представлялось рискованным, так как распечатывание писем практиковалось жандармами в это время в огромных размерах, и, следовательно, можно было попасться; и таким образом оказалось пока невозможным устроиться с фальшивым паспортом. И вот опять потянулись дни скитания по чужим квартирам. Если бы было лето, можно было бы пользоваться Ботаническим садом или Байковой рощей, находившейся за городом; но это было зимой, когда теплый угол является самой насущной потребностью.
Свободное копирование
